Живая вечность
См. также: уникальность образов Божьих.
См. комм. к Евр. 2, 12.
*
ЧЕЛОВЕК - ЭТО ЖИВОТНОЕ С ОГРАНИЧЕННЫМИ ВОЗМОЖНОСТЯМИ
Человек - не биологическое явление. Человечество - в отличие от обезьяньего множества - не "система". Все сравнения, уподобляющие отношения между людьми отношениям между нечеловеческими явлениями - микробами, песчинками, волками, оленями и т.п. - не проясняют, а ослепляют, не решают проблему, а уничтожают ее вместе с человеческим в человеке. Тогда нынешние события - борьба укропов с колорадскими жуками.
Еще в начале 1990-х запрета иностранных миссионеров добились, сравнивая их именно с колорадскими жуками.
Можно расстреливать казнокрадов, сравнив их с молью. Можно душить газом сексуальных маньяков, сравнив их с наводнением. Смертная казнь - "дренаж", убийство на войне - "саморегуляция системы".
Только вот незадача - настоящие биологические системы самоочищаются без слов. Не умеют они говорить, да и думать - в нашем, человеческом смысле.
Животное - может убить без зазрения совести ввиду ее отсутствия, а человек - не может. Человек, делающий зло, совершает невозможное для человека.
Человечность вся - в слове. Если слово сравнивает человека с животным, это самоубийство человечности. Человечность оказывается проклятием - отлучением от теплого, простого, уютного мира животных.
*
Человек похож на обезьяну как большой сотовый телефон на маленький планшет. Они могут сближаться по всем параметрам, но дают о себе знать разные предки и, что важнее, разные цели. Телефонная трубка узкая, она - для уха. Книга - широкая, она - для глаз. Для одной ладони и для двух ладоней. Творение традиционно сравнивают с книгой, вплоть до того, что говорят «я читаю его как открытую книгу». Бога слушают, словно Он звонит, в Него вслушиваются, Ему отвечают то громко, то шёпотом, смотря по тому, откуда отвечают, и часто ворчат на плохую связь, хотя нужно-то всего лишь подзарядить аккумулятор и не погружать средство связи в пучину греха.
*
Бог победил хаос, создал гармоничную вселенную, которой предлагают любоваться как указанием на бытие Божие... Мол, отпечаток ноги на песке неоспоримо свидетельствует, что по песку прошёл человек...
Если бы Бог ограничился созданием вещества, света и тьмы, коньяка и куздр, отчего было бы Им не восхититься! Так ведь Он и человека создал! Помилуйте, человек как образ Божий, как отпечаток Бога на песке и прахе - указывает не столько на бытие Божие, сколько на сумасшествие Божие. Создать человека означает создать даже не хаос, а... помесь будуара с парткомом... Хаос в сравнении с человеком - равнобедренный треугольник.
*
Бог не антропоморфен, человек же теоморфен. Бог не подобен человеку, Бог попросту стал человеком, родившись от Марии. Человек же богоподобен и уже поэтому
никогда не может быть богом.
*
Смерть – великое ничто. Великое для человека, но маленькое для Бога. Бог – Ничто куда большее. Почему Иисус и ошарашивает человека, который хочет за Ним идти – идти-то некуда. Спаситель – не какая-то огромная сказочная птица, на которую садишься, и она тебя несёт в небеса. Его вознесение – в никуда, и Его схождение в преисподнюю – схождение в ноль. Можно пройти сквозь каменную стену – отбойный молоток поможет, а сквозь ничто – не пройдёшь и с атомной бомбой. А с верой – пройдёшь.
Человек должен пройти с Богом через ничто, где нет ни закона, ни любви, ни святости, потому что человек сам – ничто. Произойти от обезьяны – подумаешь! Мы из ничто произошли, куда уж ничтожнее! След этого происхождения неистребим, и атеизм пытается переложить эту проблему на Бога, объявить Бога – ничто, чтобы забыть, что сам –ничто, подобное Богу. Павел же смело говорит «да здравствует ничто!» Законы, маконы, - всё чепуха, кроме веры. Вера и есть всё, из которого вычли всё – и осталось ничто, и в этом ничто открывается Бог. Он – Один. Один не только как Бог, Бог просто – Один. Не один в своей ячейке, в своём весе. Бог – Один как Существование. А всё остальное – ничто, и нечего тратить на это ничто время и оглядываться, надо идти, спасение в том, чтобы идти от нашего ничто в ничто Божие. Всё наше не нужно ни нам, ни Богу, а всё Божие – ничто с нашей, человеческой точки зрения. И вот в этом ничто и есть спасение, даже не в Законе Божием, который высшая человеческая ценность, а всё-таки – человеческая. Божий закон, но – для людей, не для Бога. Спасательный круг, который всё-таки стащить с себя, когда выходишь на берег.
Человек – ничто, в котором дышит Всё. Это должно быть и наше дыхание. Мы всё норовим приватизировать Бога, сделать Его чем-то вроде кондиционера, без которого прямо задохнёшься. Потому Господь и требует бросить дом, забыть о любимых людях и следовать за Ним. Он нас далеко не уведёт – пройдёт десять шагов и скажет: «А теперь назад, пошли к тебе в дом, там устроим пир на весь мир». Но сперва – уйти, уйти от любви как Бога, чтобы обрести ту же самую любовь с Богом. Бог – не кондиционер в квартире, а Ураган, несущий наш дом в Небо.
*
КОГДА БОГ БЕССИЛЕН
Смерть особенно страшна, когда её могло бы не быть. Любая смерть ребёнка особенно страшна этим — всегда кажется, что можно было что-то сделать. Ведь другие дети в такой же, на первый взгляд, ситуации — не погибли. Значит, был какой-то дополнительный фактор, и это — я, мы, все, кто мог помочь и не помог.
Маленький ребёнок кажется существом материальным — если он погиб, значит, что-то по материальной части сделали не так. Не накормили, не оттащили от окна, не посадили в автомашине правильно, не удержали в руках кастрюлю с кипятком.
Вырастаёт ребёнок, и кажущиеся причины его трагедии подрастают от материальных к психологическим, а то и духовным. Не уделили достаточно внимания, были чрезмерно подозрительны, ссорились у него на глазах, в конце концов, самое страшное — относились к нему как к ребёнку, не заметив, что он вырос.
С материалистической точки всё верно — есть причины, есть следствия, есть возможность сделать жизнь безопаснее, есть их антиподы — беспечность, ошибки, грехи.
Такой материализм уживается и с верой. Бог есть? Человек — образ и подобие Божие? Так вот, Бог сильный, Он вседержитель, Он заботится о мире, и человек тоже должен заботиться, бдить, принимать меры, исполнять свой долг. Не исполнил — мучайся и кайся.
Так, да не так. Человек подобен Богу не столько силой, сколько бессилием. Сила Божия, сказал апостол Павел, совершается «в немощи» - в болезни, в страдании, в скорби, в поражении, в смерти. Совершается не тем, что прогоняет болезнь и воскрешает умершего, да ещё на будущее гарантирует идеальное здоровье и бессмертие, а тем, что и в немощи человек может надеяться, верить и любить. Это много или мало? Для верующего — это всё! Но и верующий согласится, что говорить тут о «силе Божией» можно лишь в переносном смысле.
Бог бессилен создать безопасный мир, потому что «безопасная жизнь» это противоречие в определении. Безопасный дом — это сейф без воздуха, света и воды. Безопасный автомобиль — это кровать. Безопасный огонь — это пепел. Безопасное творение — это ничто, это небытие. Бог говорит о творение «хорошо», но не говорит «безопасно». Смерть косит нас, и ничего хорошего тут нет, а мы можем и должны расти — в том числе, чтобы дорасти туда, где Божие бессилие сохраняет от небытия умерших.
Это не тайна зла. У зла и смерти нет никакой тайны. Это тайна жизни, надежды и любви. Вера прощает не только врагов и должников, вера и себя часто должна простить, потому что и человек не всесилен, и было бы гордыней и ужасом винить во всём себя. Себя прощать иногда, других всегда, а Бога просить научить нас Его бессилию, Его состраданию, Его воле.
*
Вселенная дана человеку. Конечно, она не вращается вокруг земли (хотя с точки зрения строгой науки, ничто не мешает принять именно землю за точку отсчета - только расчеты станут длиннее). Солнечная система - на окраине Галактике. Но душа человеческая - в ее центре.
*
Человек произошёл от обезьяны.
Две поправки.
Одну поправку вносит наука: человек произошёл не от обезьяны, а от общего с обезьяной предка. Потом выясняется, что человек произошёл от того же организма, от которого произошли все прочие живые существа - и животные, и птицы, и растения, и грибы, и микроорганизма. Потом выясняется, что этот первый живой организм произошёл от неживого. Когда-нибудь наука скажет: "Человек произошёл от праха".
Тут и нужна вторая поправка, но внести её можно уже сейчас.
Человек не "произошёл". "Происходят" несчастья. "Происходят" чудеса. Человек чудесен, но появление человека не чудо, а нечто большее - творение. Человек сотворён. Назвать творение происшествием можно. Учёный, возможно, даже обязан говорить "происшествие". Так полицейский обязан видеть в надписи "Маша, я тебя люблю!" всего лишь порчу стены. Однако, это не исключает, будем надеяться, возможности, что полицейский сам эту надпись и сделал накануне вечером, в нерабочее время.
*
Человек склонен считать себя королевской печатью, которой раскалывают орехи. Такое духовное, разумное существо - и вынуждено той же самой головой, которой думает и молится, ещё и кушать. Духовную жизнь часто пытались свести к освобождению от плоти, к воспарению, очищению, сублимации. Выходило довольно кисло, похоже на попытку полететь с колокольни, используя портянки вместо крыльев.
Человек не золотая печать, которой колют орехи, а орех, который избран быть печатью своего Владельца. Ртом, которым человек ест, которым целуется, которым говорит - этим ртом человек говорит с Богом и о Боге. Не потому, что рот, слова, речь, для этого созданы. Созданы они для клёкота, для выживания, в общем - для животной жизни. Материалисты абсолютно правы. Духовное же - не результат плавного развития, а остроумное и неожиданное использование недуховного, материального в высших целях.
Этому есть аналог - совершенно пародийный - в идолопоклонстве, когда из, к примеру, кошки, делается статуя или, что хуже, символ чего-то религиозного. Только идолопоклонник преклоняется перед мёртвым, даже убитым. Кошка в качестве кошки прекрасна, в качестве богини - ужасна. Она лишается той жизни, того смысла, который в ней есть как в животном, и не получает нового, опошляется.
Иначе Бог обошёлся с человеком: не умертвил, а сохранил и животное начало, но додал Самого Себя. Дал возможность говорить "Бог", "любовь", хотя никоим образом разум и речь не приспособлены для такого говорения. Поэтому не стоит удивляться кривому в человеческой религиозности, стоит восхищаться тому, что на этом кривом человек всё-таки въезжает в мир высший и чувствует себя там недурно.
*
Свет в мире, где нет человека - всего лишь одна из разновидностей излучений. Человек не может без света: свет создаёт мир, удобный для человека, родной. Слепота страшит человека больше любого иного заболевания. Человек даже различает тьму и мрак (как различает "голое" от "обнажённого"): тьма есть отсутствие света, мрак же таится под светом, и поэтому мистики говорят о том, что Бог познаётся сперва как свет, но затем, в пределе, как мрак.
Псалом говорит, что Бог одет светом как одеждой, - так вот под светом именно мрак, а снаружи, где Бога нет, там тьма внешняя-кромешная-ничтожнейшая, чёрная точка - в точном геометрическом смысле, то есть, не имеющая протяжённости - на белоснежном носке Создателя.
Свет создаёт мир, где человек может жить, а человек создаёт мир, в котором необходимо жить, ибо это мир любви. В этом и есть "смысл жизни". Иисус светит и светом Божиим, и светом человеческим, они в Нём единым. Свет Воскресения не делится на физический, физиологический, душевный, духовный. Он один.
Человеческий свет подобен физическому прямолинейностью. Если на пути человеческой любви встречается препятствие, любовь отклоняется. Любовь Божия проходит сквозь препятствие, делая его прозрачным.
Человеческая любовь подобна физическому свету угасанием, Божья усиливается со временем и пространством, потому что исходит не из одной какой-то точки и не из одного мгновения, а извне мира.
Человеческая любовь побаивается света, побаивается чужих глаз, потому что не вполне уверена в себе, а ещё более сомневается в других. Бог радуется любому и предлагает Себя каждому в уверенности, что никому любовь не может повредить.
Христос есть точка, где любовь Божья и любовь человеческая встречаются, сливаются и далее уже не расстаются. Это и есть спасение в полном смысле: не просто спасение "от" (от греха, от смерти), а спасения "для" - для любви и радости.
Первый рассказ о творении (в Библии их два, один следует сразу за другим) отвечает на вопрос "Каково место человека в мире?" Это место - выше звезд, растений, животных. Это место цели, а не причины. Это место трона, а не ступеньки. Это место шестого дня - не второго, не пятого. Но все же это место шестого, а не седьмого дня - и выше человека остается Бог, остается Творец, и об этом напоминает простая заповедь о субботе. Вера в Бога открывает будущее человека, то будущее, которое началось с сотворением человека и от которого мы были отброшены к грехопадению. "Воспоминанием о будущем" один журналист назвал рассказы о пришельцах, которые якобы помогали людям творить цивилизацию. Настоящее воспоминание о будущем есть вера в то, что норма для человека — не то, что есть, а нечто иное, что было утрачено нами и по нашей вине, но что существует где-то рядом.
Увы, к сожалению после грехопадения чувствительность к этому будущему ослаблена, оно кажется не то что прошлым, а просто чем-то несуществовавшим. Но ведь ослаблена и чувствительность человека к настоящему, к миру, который нас окружает грубо и зримо, а все-таки который мы вольны счесть миражом. Правда, восстановить эту чувствительность можно, и тут есть два пути. Один простой: стать шарлатаном, философствующим о безднах космоса, об энергийности, об астральных телах. Другой путь - сложнее, но именно он доступнее большинству людей (хотя и против нашего желания): это путь болезни. Пока мы здоровы, мы чувствуем себя совершенно независимо от окружающей среды. Стоит заболеть - и мы вспоминаем, насколько мы лишь устье воронки, и если не льется в эту воронку поток невидимых частиц, воды, хлеба, железа, кадмия с никелем - то человек опадает, как марионетка с перерезанными нитями. При этом самый простой - и самый, если не предотвратить, страшный вид болезни - это голод. Голода не должно было быть в раю.
"Человек — венец творения". Слово "венец" означало первоначально просто "цель", а уж что цель — хорошая, красивая, лучше и выше всего прочего, подразумевалось само собой. Даже то, что человек — венец творения, легко оспорить; и это скорее предмет веры, нежели точного знания. Наука не может признать человека целью творения уже потому, что человек не есть логическое завершение творения. Во всяком случае, логики могут быть разные.
Творение можно представить как пищевую цепочку. Тогда внизу иерархии творения будут те, кто никого не ест и кого легко съесть, а вершиной творения будут те, кто есть больше всех и кого съесть невозможно. Трава находится внизу иерархии пищи: она сама совершенно не агрессивна в смысле питания, просто поглощает солнечные лучи, которые всё равно бы ушли в никуда, не гоняется за ними (подсолнух уже агрессивнее — он поворачивается за солнцем). Трава и совершенно беззащитна. А на другом конце пищевой иерархии — лев, или медведь, или слон. Они едят тех, кто ест траву, они едят вообще много, им нужно куда больше энергии, чем траве, и при этом они — наглые, смелые, они крупнее всех, их никто не съест, если они здоровы. Всё живое в том или ином виде попадает к ним в желудок, а вот они никому в желудок не попадают. Становиться у них на пути опасно.
Человек искушается стать венцом творения именно по такой логике, стать тем, кто ест и травы, и насекомых, и медведей, и слонов, но кого никто не ест. Современные технологии это позволяют. Христос призывает, однако, к другому, и пост недаром прописан христианам. Если христианина упрекают в кровожадности — это справедливый упрёк, христианин должен покраснеть и исправиться или оправдаться, а если христианина упрекают в чрезмерной мягкости, в травоядности, в том, что он ведёт себя словно трава или инфузория — краснеть должен обвинитель, а не христианин.
Человек венец творения не по той логике, которая видит в творении пищевой комбинат. Не быть пищей для кого-то, а всех делать своей пищей — ничего в этом нет хорошего. Кто всех сделал своей пищей, тот зависим от всех. Трава зависит только от солнца, медведь зависит от исправного функционирования сложнейшей природной Среды. Трава уцелеет даже после ядерной войны, медведи (и люди) могут исчезнуть с лица земли от легчайшего изменения состава атмосферы.
Человек сотворён не пищей, но он сотворён и не питающимся. Венец творения — не коньяк с лимоном, и не потребитель коньяка с лимоном. Человек есть существо любящее, способное питаться и способное питать, нуждающееся в других и Другом столько же, сколько способное удовлетворять нужды других и Другого. С кулинарной точки зрения, с эгоистической точки зрения — отвратительно. С точки зрения любви — иного просто быть не может.
Бог сотворил нас неожиданными друг для друга и для Себя, способными быть неожиданными. Это трудно вынести: что я завтра буду не такой, как я запланировал сегодня, что мой ближний, мой брат, моя мать, моя жена, сослуживцы ведут себя не так, как я предполагаю, хотя я очень хорошо их изучил. Можно было бы сотворить людей другими - предсказуемыми и управляемыми, неспособными к грехопадению. Только это были бы уже не люди, а гвозди. Впрочем, Творец даже гвоздя порядочного неспособен сделать, если под "порядочностью" подразумевать невозможность отклониться от заданного направления. Даже ангелы и те какой-то возможностью отпасть от Бога обладают и по крайней мере один из них этой возможностью воспользовался. Но стоит ли считать сатану самым порядочным из ангелов лишь потому, что он отклонился от порядка?
Доказать, что Бог есть, нельзя. Но это значит, что нельзя указать в человеке "образ и подобие" Божие. Нравственность, способности править миром, любить и быть свободным, — все эти и многие другие замечательные качества обычно считаются именно тем, чем человек "подобен" Богу. Как и все обычное, такая позиция одновременно очень сильна и очень слаба. Очень сильна, потому что, если уж человек верует, он видит, что лучшее, что есть в человеке, не закономерно в человеке, а неожиданно и более напоминает о Творце, чем о твари. Однако попробуйте атеиста убедить, что он похож на Бога и подобен Ему — ничего не выйдет. Атеист может не быть гордым человеком, не считать себя пупом мироздания, не считать себя источником всякой добродетели - но это еще не значит, что он считает таким источником Бога. Он, скорее, сочтет, что Бога создали по образу и подобию человеческому - и сам Господь Бог его не переубедит, потому что Бог не хочет никого убеждать. Последнее свойство Бога, кстати, человеку совершенно чуждо и напоминает нам, что все хорошее в нас, может быть, и есть образ Божий, но далеко не все, что есть в Боге хорошего, дано человеку.
Слова об "образе и подобии" представляют особенную трудность для христиан, у которых все стены, бывает, завешены образами. Мы чувствуем, что Бог совершил чудо, став человеком, что это нечто нечто странное, а для миллионов вполне верующих людей даже и невероятное. Ведь Христа не приняли как Бога многие люди, веровавшие в образ и подобие Божие в человеке. Но "подобие" Богу отнюдь не делает возможным воплощение Бога в человеке. Оно не столько сближает, сколько удаляет Бога от человека. Так, мы не чувствуем себя ближе к природе в цирке, где зверей заставляют принимать "образ и подобие" человеческое: наоборот, мы чувствуем себя дальше от животных, немного виноватыми перед ними, ибо с цирковыми костюмами и навыками даем им нечто, без чего они прожили бы намного лучше и счастливее. И, во всяком случае, озверевший человек воспринимается как кошмар; так и для многих людей вочеловечившийся Бог есть кошмар, который не оправдать никакими рассуждениями об образе Божием в человеке.
Мы понимаем, что подобны Богу, когда вспоминаем, что сотворены из праха - из глины, из грязи, из земли. Чем лучше мы сознаем, что человек - из материи, из обезьян, из чего-то, что Бога недостойно вовсе, тем лучше мы поймём подвиг и щедрость Бога, Который "вдунул в лице его дыхание жизни". Не коснулся пальчиком, как то деликатно изобразил даже дерзкий Микельанджело - Бог приник к человеку, к бесцветным губам нашим, к животной плоти нашей, и, не побрезговав, наделил Духом Своим. Этот Дух дышит в верующих и неверующих, в умных и глупых, в подлецах и святых. Этот Дух делает нас свободными, потому что дарит нам не какие-то замечательные божественные качества, а дарит нам Самого Бога, самую загадочную из Его ипостасей, Духа свободы и любви. Дух не становится нашей собственностью, не делает и нас своим достоянием, человек и Дух не могут обладать друг другом, но могут пребывать друг в друге.
Дух Божий в нас делает нас подобием Богу, наделяя нас вечной жизнью, в которой вечность насыщена бесконечным разворачиванием личности, бесконечным восхождением, воспарением, вознесением. Благодаря Духу Святому в своей жизни человек делается подобен Богу в возможности быть вечным, не становясь болотом, восходить вверх, не становясь вершиной, творить, не свергая Творца.
Сущностью своей человек так же капитально отличен от Бога, как и лягушка. Но при различии сущностей, только мы из всех тварей схожи с Богом, подобны Ему даром бесконечно выходить за пределы своей сущности, бесконечно и бескорыстно любить сущность иную и Иного. Этот дар мы обычно и не трогаем в нашей грешной жизни, но если благодать коснется этого сердца, дар этот начнет прорастать в нас, и мы поймем, что вечная жизнь не скучна, а прекрасна. Человек подобен Богу не какой-то отдельной своей чертой, а тем, что человек "недоделан". После сотворения человека Бог не говорит, как после сотворения всех других частей мира, "хорошо"; не говорит Он и "плохо". Сказать о человеке "хорошо" так же невозможно, как сказать: "Мгновение, ты прекрасно, остановись". Человек хорош тем, что он может бесконечно двигаться ввысь, за свои пределы, бесконечно входить в Бога, бесконечно возрастать, никогда не может быть отставлен в сторону словно "доделанная" статуэтка.
Образ и подобие Божие в нас страшно затемнены и свернуты. Мы постоянно забываем о том, что "не доделаны", но можем, призваны возрасти, нас всё время клонит на диван или на пьедестал. Дух Святой будит нас, и мы понимаем, что не наша вера, но Божья благодать делает нас верующими, да и просто людьми. Мы понимаем, что можно любить Его все больше и больше - до бесконечности больше, потому и настолько, насколько мы сознаем, что наибольшая любовь - не наша, но Сотворившего нас, ответная. И потому и тогда нет конца вознесению человека в любви, когда человек возносится, подобно Богу: возносится не в пустоту, а к каждой твари и к престолу Божества.
Человек подобен Богу, но Богу подобно и человечество. Взаимоотношения внутри человечества, возможно, единственное в тварном мире, что может дать нам представление о взаимоотношениях Лиц Пресвятой Троице, представлении по сути, а не по аналогии (как сравнение Троицы с объектом, у которого одна сущность, но три разных свойства, — к примеру, с солнцем, которое греет, светит и движется, — вот аналогия, полезная педагогически, но совершенно неточная, ибо Лица Троицы есть именно Лица, а не отдельные качества Единого Бога). Человек внутри человечества — и внутри абстрактного человечества, и внутри любой общины — одновременно является и частью целого, и целым. То есть, Адам был человечеством. Каждый человек — человечество, и если на земле останется жить один-единственный человек, всё равно можно говорить о том, что человечество живо. Вот с волками не так: один волк ущербен по сравнению с волчьей стаей, волк — существо стадное. Лев, напротив, существо не стадное. А человек одновременно и создан для размножения, для жизни в сообществе, ему хорошо с другими, община что-то прибавляет к его жизни, и в то же время, парадоксальным образом, человек — не стадное животное, а когда он становится стадным животным, это очень мерзко, греховно, не по-человечески.
Когда Каиафа говорит: "Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб" (Ио 11, 50) — он ложно противопоставляет одного человеку народу, и позднейший иудаизм запрещал выдавать на смерть одного ради спасения общины. Так и внутри Троицы существует таинственное единство, в котором не исчезают особенности трёх Лиц, в котором каждое Лицо вполне полноценно и равно Троице, так что Троица не есть сумма трёх. Если исчезнет один человек — погибает человечество; если мы любим одного человека — мы уже любим всё человечество; когда люди веровали в Единого Бога, они уже веровали в Троицу, и верующие в Троицу веруют и в Единство Бога.
Многие мыслители, в том числе, вполне неверующие, говорили о единстве мира, о том, что в одном-единственном клеще существует множество вселенных, столь же полноценных как и наша. Возможно, что это так и мы просто не умеем вглядеться в клеща так, как вглядывается мысль великих людей. И про человека часто говорили и говорят, что он подобен вселенной, как маленький треугольник может быть подобен большому, что, убивая одного человека, убивают целый мир, более того — что скорее космос подобен человеку, не человек есть микрокосм, а космос есть макроантропос. Может быть; правда, большинство людей, наверное, с этим не слишком-то согласятся, что-то мешает. И дело не в том, что претензия кажется слишком большой: мол, где внутри нас кометы, млечный путь, академия наук. Нет, мы о себе достаточно высокого мнения, чтобы всё это ощутить своей частью. Недостаточно высоко думают о человеке те, кто сравнивает его с творением. Библия говорит выше: человек подобен не космосу, а Творцу космоса, и этим отличается от клеща, слона, солнца и всякой твари под солнцем.
*
Человеку мир кажется злым и угрожающим, но мир намного надёжнее человека, хотя и не добрее. Мир неспособен на то зло, на которое способен человек. Мир может убить, но мир не может солгать (впрочем, не может и полюбить). Ложь и ненависть – зло, профильтрованное через человека. Конечно, может лгать церковное здание, обещая душевное участие и радость, а предоставляя холопство и холод. Однако, лжёт не здание, и даже не строители здания, а люди, которые в этом здании собираются.
Человек легко фальсифицируется. Он и рождается уже фальсифицированным. Он фальсифицирует окружающее. Человек ценит природу, потому что природа не поддаётся фальсификации. Во всяком случае, если относиться к природе как это делают учёные, а не как это делают садоводы. В этом неправда романтизма, который считал, что это наука убивает природу, а садовник оживляет, «выявляет» естественное в природе. Только учёный открывает подлинную природу, настоящую жизнь, а не запланированную, природу, какова она есть, а не природу как зеркало страстей человеческих.
Человека можно и нужно бояться. Дырочка, просверленная в бесконечность, существующая в нём, есть не только выход наверх, но и вход для преисподней. Человек может предать (и только ребёнок считает, что его предают, умирая – смерть редко бывает предательством, обычно предают, не оставляя, а целуя, как Иуда). Природа на один и тот же вопрос всегда даёт один и тот же ответ (не всегда определённый, но один). Один и тот же человек на один и тот же вопрос способен дать разные ответы, причём лжёт он обычно именно, когда не изменяет своего ответа.
*
Бог - Один. Один-одиношенёк... Вот кем считает себя человек, жалующийся на одиночество!
Быть одному нетрудно, трудно видеть, что другой не одинок, что у другого есть жена, которой у тебя нет, есть секретари, которых у тебя нет. Правда же в том, что чем более у человека власти над другими людьми, пусть даже это власть по обоюдному согласию, временная, но всё же выражаемая словом "иметь другого", тем менее человек одинок, но и тем менее человек - человек, тем более - самозванец на трон Божий.
Мнить себя богом нетрудно, даже быть богом нетрудно. Для этого достаточно всего лишь плевать на других и пытаться помыкать ими. Трудно знать о другом, что он - бог, такой же единственный, одинокий, непознаваемый, всемогущий, милосердный как Царь Бог, так же заслуживающий любви, так же источающий любовь. Об этом - загадочная строка Псалтири, которую в разгар одного спора процитировал Иисус: "Я сказал: вы - боги, и сыны Всевышнего - все вы". Псалтирь эту фразу продолжает ехидным напоминанием о смерти и воплем: "Восстань, Боже, суди землю", Иисус - собственной смертью и Восстанием из мёртвых. Кто-нибудь сердится, что суд задерживается?
Человек - лишь подобие Божие, но настоящий царь - человек, и назвать Бога царём не более точно, чем назвать Бога львом или бабочкой. Человек рождён царём, но забывает, что и другой человек тоже рождён царём. "Другой существует, следовательно, я существую". Ты - царь, живи с другими царями в мире. Жизнь есть постоянное припоминание чужого царственного величия. Настоящий царь не тот, у кого много подданных (у Бога, к примеру, ни одного подданного, только дети). Настоящий царь тот, для кого все - равные ему самодержцы. Если и было какое величие у Александра Македонского и Наполеона, так оно было в том, что они хоть кому-то дарили престолы. Но истинное величие не в том, чтобы завоевать и подарить трон, а в том, чтобы оставить каждому его собственный, и со своего собственного не убегать.
Духовный опыт - самый пpостой, основной, настолько фундаментальный, что такого pода духовный опыт может быть назван пpосто житейским опытом - подсказывает человеку две пpотивоположные истины. Пеpвая: человек отвечает за чужие гpехи. Втоpая: человек не отвечает за чужие гpехи. Обе истины подтвеpждаются Библией. Пеpвая встpечается чаще и pаньше, уже с Пятикнижия Моисеева, где втоpая заповедь возглашает: "Я Господь, Бог твой, Бог pевнитель, наказывающий детей за вину отцов до тpетьего и четвеpтого pода". Пpавда, уже здесь Откpовение напоминает, что суpовость Божия в двести pаз слабее его милосеpдия, ибо фpаза пpодолжается: "и твоpящий милость до тысячи pодов любящим Меня" (Исх. 20, 5). Hо хоть и в тысячу pаз, все pавно гоpько слышать тем, кому выпадет жить в "тpетьем и четвеpтом" колене, как выпало это совpеменному поколению pусских людей.
Втоpая истина откpыта была иудеям лишь после многих несчастий и гpехов: "Сын не понесет вины отца" (Иез. 18, 20). Пpавда, пpоpок долго объясняет, что не будет отвечать за гpех отца тот? кто "поступает законно и пpаведно, все уставы Мои соблюдает" (Иез. 18, 19). С хpистианской точки зpения, это обесценивает все заявление, потому что, во-пеpвых, все уставы не соблюсти, а втоpых, если кто-то их соблюдет и будет гоpдиться этим соблюдением (а как не возгоpдиться!), то он осудится уже за фаpисейство.
Как могут два пpотивоположных утвеpждения сосуществовать? Так же, как сосуществует в человеке общая для всех людей пpиpода и его личность, особенная и неповтоpимая. Их единство делает человека венцом твоpения, цаpем, единственным созданием, котоpое Бог создал так, что оно может не пpосто служить Богу и восхищаться Им, но отвечать любовью на Его любовь.
Человеческая пpиpода есть все, что могут все люди. Возможность ходить, петь, мыслить, любить, говоpить, - все это есть в человеческой пpиpоде, хотя большинство отдельных людей не осуществляет все эти возможности. Более того, многие люди не могут того, что может человеческая пpиpода: кто-то лишен ума, кто-то чувства юмоpа, кто-то слуха, кто-то зpения. Это стpашно, потому что человек сознает свою ущеpбность, у него все вpемя в душе есть меpило, знание о том, каков он может быть.
Человек стал ущеpбнее собственной пpиpоды - в этом суть гpехопадения. Как стало оно возможным? Почему все отвечают за гpех одного? Hа это возможно два ответа. один количественный: потому что этот один был пеpвым. Юноша, убивающий себя, убивает и своих возможных детей. Адам pазбил свою жизнь, но, поскольку это была единственная жизнь на земле, оказалась pазбита жизнь и всех последующих людей. Эта способность вpождена человеку, вот почему по пpиpоде человеческой гpехи отца отзываются на сыне, и только если сын будет пpаведен - а это огpомный, твоpческий подвиг, это усилие (если не наше, то Хpиста, но тем оно огpомнее) - он сможет выpваться из закона ответственности.
Есть и качественный ответ. Гpех Адама отpажается на каждом из нас, потому что Адам, в отличие от всех пpочих людей, был в pаю. Он был не одним из людей, он был человеком в полноте возможностей. Его сила была невеpоятной для нас, и он использовал эту силу так, что сумел надколоть человеческую пpиpоду, сделать ее ущеpбной. Он не сумел сотвоpить ничего нового, положительного, обогатившего нашу пpиpоду. Он пpобил в ней дыpу, и тепеpь в нашей пpиpоде появилось одно отpицательное, общечеловеческое свойство. Если человека поставить между двумя совеpшенно одинаковыми по виду охапками сена и пpедложить выбpать, он обязательно выбеpет ту, в котоpой сено с гнильцой, или ту, котоpая кpаденая. Это называют "законом миpовой подлости", но это закон человеческой подлости и свинства: если что-то можно сломать, человек это обязательно сломает.
Потомки Адама лишены его pайской мощи, они не могут более нанести такой могучий ущеpб человеческой пpиpоде, не могут они и восстановить утеpянное. Они могут одно: быть людьми, сохpанять в себе человеческую пpиpоду. Поэтому Бог и спасает людей, соединяя со Своей, Божественной пpиpодой человеческую. Поэтому, чем глубже сознает человек общность свою с Адамом и его гpехопадением, тем выше он поднимается с Хpистом в Его воскpесении. Кто отpицает, что гpех Адама имеет отношение к нему, тот будет отpицать и то, что подвиг Хpиста имеет к нему какое-либо отношение. Hужно пеpежить солидаpность в гpехе, чтобы жить солидаpно в благодати и искуплении.
Понадобились тысячелетия на то, чтобы вспомнить гpехопадение. И когда этот тяжелый уpок был усвоен, когда веpнулась память после пеpвобытной амнезии, только тогда Господь совеpшил pеволюцию в Откpовении и пpовозгласил, что сын за отца не отвечает - не отвечает, если пpаведен. Это была pеволюция, не упpазднившая пpежнего pежима, а объявившая пpиближение нового - пpиближение Хpиста. Спаситель и был единственным пpаведным Сыном из всех сынов человеческих. Кто может сказать о себе, что не отвечает за гpехи отца, потому что соблюл заповеди Ветхого и Hового Заветов? Пpоpоческое откpовение о том, что сын может не отвечать за гpехи отца, не было возвещением индивидуализма, замкнутости.
Hаобоpот: это было возвещение того, что пpаведность не индивидуальна, что пpаведность способна пpеодолеть pодовое пpоклятие, спасти и сына, спасти и отца, спасти и весь pод человеческий. Это совеpшилось во Хpисте, последнем Адаме. Он Своей пpаведностью, Своим послушанием Отцу Hебесному до смеpти, и до смеpти на кpесте, спас - не Себя, Он не нуждался в спасении - спас всех детей, сыновей и отцов, дочеpей и матеpей, спас их в человеческой пpиpоде, в том, что всех людей до сих поp объединяет. Более того. Пеpвый Адам согpешил так, что никто не сохpанил свободу pазделить или отвеpгнуть его пpегpешение. Последний Адам, Хpистос, спас всех так, что каждый сохpанил свободу пpинять или отвеpгнуть спасение и пpаведность.
Личность человека рождается в бунте против человеческой природы. Наступает возраст, когда все, унаследованное от родителей, полученное при родах, кажется обузой. Тело, эмоции, движения - они ужасно похожи на тела, эмоции, движения родителей и вообще всех людей. Где же я сам, чем я отличаюсь? Да вообще есть ли я или "я" - лишь сумма обстоятельств, наследственности, воспитания? Может быть, моя неповторимость - лишь математически неповторимая комбинация элементов? Человек жаждет быть неповторимым не материально, а духовно - значит, человек растет в направлении единственности, личности.
Личность - явление неопределимое; определений личности слишком много, чтобы им доверять. Но личность - явление несомненное и хорошо ощутимое для окружающих и для самого человека. Первый показатель того, что человек из звена в человеческом роде стал полноценной личностью: пришествие спокойного и терпимого отношения к своей общечеловеческой природе. Кто действительно нашел "свое лицо", не пытается иметь свое, особое ухо, особое тело, особую психику. Личность знает, что она так же не должна бороться с безличной человеческой природой, как дом не должен бороться с кирпичами.
В житии святых Петра и Февронии Муромских рассказывается, как Феврония отвадила пристававшего к ней боярина. Сбежать ей было некуда: они плыли в лодке, и мудрая княгиня попросила его зачерпнуть воды с левого борта. Реки тогда были чисты, боярин зачерпнул и безбоязненно попробовал; попробовал, по просьбе княгини, и воды из-за правого борта. "Одинаковая", - ответил он на ее вопрос. - "Так и все женщины одинаковы", - сказала она, - "что ж ты ко мне пристаешь?" Можно говорить много красивых слов про неповторимость духовного облика - но ведь боярин не духовной неповторимости искал, а как раз того, что, действительно, совершенно одинаково...
Слава Богу, что есть у всех людей не просто одинаковая, но общая природа! Из одного материала построены наши тела, одним законам подчиняются наши движения, наши эмоции, наша психика. Если мы не ослеплены ненавистью, мы легко можем понять любого человека, просто поставив себя на его место - это возможно, потому что природа у нас одна. Количественно нас больше соединяет, чем разделяет.
Взрослый человек, уже примирившийся с невозможностью быть неповторимым всеми членами тела и всеми фибрами души, - и тот может иногда испытать тошнотворный ужас, столкнувшись со статистикой и основанными на ней математическими чудесами - вроде теории больших чисел. Можно сколько угодно вести предвыборную агитацию, верить, что твой голос окажется решающим - но никогда он не окажется решающим. Хороший прогнозист всегда вычислит по сравнительно группе людей поведение большой. Математики называют это "представительностью": если из тысячи человек, представляющих все слои общества, девятьсот не любят устриц, то из миллиона - девятьсот тысяч устриц любить не будут. Один человек может представлять тысячу - в силу единства человеческой природы. Ты, живой, волевой и даже упрямый человек, оказываешься с точки зрения математики всего лишь абстрактной единицей, ведущей себя как часть человеческого множества.
Как это замечательно, если думать не только о том, что "найти себя" - но и о том, чтобы себя, обретенного, спасти. Ветхий Завет рассказывает, как Авраам выторговывал у Бога своих соотечественников: ради десяти праведников спаси всех! В сущности, он просил Бога спасти людей по человеческой их природе, просил Бога считать этих десятерых праведников "представительной выборкой" из всего множества горожан Содома. Тогда не нашлось десяти праведников. Пришла гибель - спасся один.
Стремление к чистоте, отождествление святости с чистотой не только духовной, но и физиологической, даже нежелание различать одну от другой, - поражают современного человека. Он не понимает, почему истечение семени у мужчины или истечение крови у женщины делает их нечистыми: подумаешь, обычное проявление нашей физиологии, природы. Но в том-то и дело, что сама наша природа после грехопадения - пострадала и греховна, и естественное в наших глазах неестественно перед Богом. Сама природа, если бы была личностью и умела говорить, сказала бы нам с упреком: "Я была естественна, но теперь не такова". Размножение было возможно в раю, но не таким оно замыслено Богом, без той бездарности и уродливости, которые принес в мир наш грех и которые проявляются и на уровне самой нашей физиологии, в том числе в поллюциях и в месячных.
Спасение приходит в мир через Сына Божьего, Который становится человеком, Который плоть от плоти наш, в котором та самая загадочная "человеческая природа" присутствует совершенно целиком, не растворяясь в Его божественной природе, не изолируясь от нее. Когда глядишь на Иисуса, начинаешь ценить единство людей в их природе: ибо по этой самой человеческой природе Христос - представитель и меня, и всех, и каждого. Мы можем впервые понять Бога - это понимание возможно, насколько мы чувствуем во Христе такую человеческую природу, как и во всех людях. Его тело - такое же, как у каждого человека, оно может голодать, хромать, спать. Его эмоции - такие же, как у любого: смех, слезы, печаль, отчаяние. Он - часть огромной скатерти, сплетенной из всех человеческих жизней и называемой человечеством. Чтобы поднять эту скатерть, чтобы спасти человеческую природу, нет нужды раздирать ее на нити и каждую нить подбрасывать вверх. Нужно просто взять ее за уголок и потянуть. Таким уголком человеческой природы, за который вся она спасается, и является Христос. Какое же счастье, что на каждую личность достаточно общечеловеческого, чтобы спастись в личности Христа, вознесшей к Отцу Небесному человеческую природу!
*
Мир для человека есть орудие. В технике материя должна исчезнуть, стать незаметной, подчинённой цели. В искусстве материя преображается и, строго говоря, творится заново, появляется: мрамор, из которого создан Давид, не исчезает при созерцании статуи, как исчезает дерево при взгляде на деревянный молоток. Мрамор становится иным - это именно мрамор скульптуры, а не мрамор карьера. Красота есть одно из проявлений истинности, хотя к истине можно прийти не только через красоту.
*
Ужас распятия в том, что распинали и тело. В воскресение телесное не верится. В бессмертие души верится и без благодати. Ни в чём так не проявляется падшесть человека, как в пренебрежительном отношении к своему телу, в отчуждении от него. Никто не пытается посмотреть со стороны на собственную душу, а на тело - легко. Представить себя вечно живым без тела - пожалуйста. Конечно, всё-таки человек обычно на такие темы просто не раздумывает. Конфликт со своей телесностью возникает либо в кризисные периоды жизни (как у подростков), либо в болезни. Конфликт может быть вызван не только болезнью тела, но и болезнью души (как у Владимира Соловьёва, который так боялся микробов, что отравил себя скипидарными растираниями). "Я мыслю, следовательно, я существую" - это заявление нормального человека, который не задумывается о собственном теле, не задумывается и о собственной душе, о своём "я". Нормально для человека прикасаться к другому, обнимать, целовать. Этой нормы крайне мало в мире. Даже любящие открывают эту норму только после того, как полюбят и настолько, насколько любят. Даже и любящие обнимают осторожно, ибо знают: в каждом человеке что-то надломлено, не на телесном уровне и не на душевном, а на личном, и поэтому прикосновение, как телесное, так и эмоциональное, может причинить боль. Именно об этом забыл Фома, когда захотел прикоснуться к ранам Христа. Захотел ещё до того, как увидел Воскресшего. Что мы знаем о свойствах воскресшего тела? Ничего. Воскресший Иисус делал необычные вещи, но, возможно, не потому, что получил с воскресением новые качества. Он и до воскресения не был "простым парнем".
Почему-то люди, причём верующие, очень много беспокоятся о том, достойны ли они прикоснуться ко Христу - как это на мне, грешном, отразится. И хочется, и боязно (а чего бояться?! он что, Иван Грозный?!). А нормально-то беспокоиться о другом - каково это Иисусу? Развитие человечества пока идёт от неприкасаемости к неприкосновенности. От нежелания трогать другого, ибо другой хуже тебя, к нежеланию, чтобы тебя трогали, ибо ты не хуже другого. Деликатность пухнет, словно на дрожжах - да это и есть дрожжи, евангельская закваска.
Та церковная традиция, что "любит бессловесных", ненавидит личность, как раз очень ценит прикосновения. Поговорить - нет, как можно, вдруг чего-нибудь скажу, за что накажут. А прикоснуться "с любовью" - это пожалуйста. В итоге евангельского духа больше оказывается за пределами видимой Церкви, чем в ней. Из Церкви уходит тело Церкви, остаются кожа да кости - не умеющие говорить и не желающие говорить, повинующиеся и повелевающие. Иисус оказывается одновременно и там, и там - и в Церкви как мистическом теле - оно же административный корпус - и в Церкви как теле телесном. Вот уж распинание так расписание.
*
*
Человек боится материального и ищет спасения в духовном. Но "слабость плоти" есть всего лишь неспособность плоти сопротивляться духовному - тому духовному, которое не спрашивает разрешения, а вламывается в мир. Это дух оголодавший, бесплотный, жаждущий материализации как в античных мифах умершие жаждут крови. Человека пугает механическое как исчезновение духа, как повторяемость, непропорциональность человеку. Но само по себе механическое - прекрасно, размеренность - гармонична, величина машин - величественна. Кошмарно использование техники духом. Это дух мертвенный.
Дух, к сожалению, бессмертен - к сожалению для человека. Святой Дух бессмертен, а человек его убивает, и убивает, и убивает... Дух Святой оставляет человека. Неуничтожим и дух озлобленности, и он цепляется за то, за что может зацепиться - за материальное. Не материя страшна, не свиньи плохи, а легион бесов в свиньях и в материи. Прекрасен компьютер, играющий жизнь. Ужасен человек, превратившийся в труп из-за эгоизма или пьянства - но этот труп раскрывает рот, вдыхает и выдыхает воздух, тычет вилкой в тарелку, получает орден, даёт орден... Вот - кошмар, но это не материальный кошмар, а духовный кошмар.
Человек напуган трупным автоматизмом в самом себе и потому страшно боится - иногда справедливо - автоматизма и вне себя. Обычно этому автоматизму сопротивляются, усиливая автоматизм в себе - автоматизм обряда, автоматизм неприятия, автоматизм силы. Тогда сражение проиграно. На смерть нельзя отвечать силой. Мёртвое лишь увеличится от того, что автоматизму власти будет противопоставлен автоматизм анархии, механичности разврата - механическое целомудрие. Не случайно несвободные люди так любят разговаривать о развращённости начальства, о коррупции, о том, как всё прогнило. Да, всё прогнило - но видеть только это, разглядывать это, на этом утверждать своё отношение к миру, означает сдаться гнили, признать, что весь мир и есть одно разлагающееся ("коррупция" означает именно "разложение") тело.
Материю нужно не умерщвлять, а прямо наоборот - одушевлять. Сморщенный кусочек резины с бессмысленными белыми полосочками, если его надуть, превращается в красивейший голубой шар, на котором нарисован голубь. Так жизнь - мертвенно-бледная, бессмысленная, ни на что не годная - когда в неё входит Дух Божий, становится бесконечным и ясным миром, воспаряющим и всё обнимающим.
*
Границы человека
Вчера один друг женского гендера сказал, что мой блог смешно читать - очень вперемешку идут проповеди, публицистика, фотографии. В поэтике это называется "макаронизм" - смешение стилей. Смешное вообще есть структурное явление. В мире нет ничего смешного самого по себе, комично смешение - гордо идущего человека с банановой коркой, просторечия с академичностью и т.п.
Только вот хорошо бы разобраться с тем, верно ли мы определяем "элементы". В природе ведь не существует границ. Космонавты не нашли не только Бога (это как раз простительно - не туда глядели), они не нашли государств, народов, экономики, фабрик. Хотя глядели в нужном направлении - на поверхность планеты. Лишь в анатомических атласах существуют отдельно аппендикс, отдельно желчный пузырь, в реальности же человек есть химический раствор с плавно перетекающими друг в друга слоями. Лишь в уме человека стена - эта граница, часовой с ружьем - демон Максвелла. А в реальности стена есть всего лишь тектоническая морщинка, часовой - Вася Пупкин, который, может, совершенно стеречь военную базу, а думает о бабах или ждет прихода офицера, чтобы пристрелить того за издевательства.
В начале ХХ века интеллигенты, пришедшие в Церковь, подняли вопрос о ее границах. Не пошлый вопрос о том, христиане ли старообрядцы или католики, а настоящий вопрос о том, как преодолеть отчуждение священников от мирян. О, конечно, и этот вопрос был достаточно пошлым, ведь глубинное отчуждение, подлинное есть отчуждение человека от самого себя. Разобщенность духовенства и мирян преодолевается до обидного просто - снятием государственного финансирования. Деньги - смешное ничто, фантики, обладающие, однако, весьма серьезными - и не только материальными - возможностями. Когда священник твоей общины еще и сантехник, который может прийти к тебе чинить унитаз, какое уж тут отчуждение! Сантехник, философ, историк, фотограф, эссеист, - неважно, важно, что ты заранее знаешь о множественности его ролей.
Человек сам себя структурирует. Сравнение мира с театром есть вздорный антропоморфизм, причем объектом и жертвой является сам человек. Считать мир театром означает переносить на мир свое собственное свойство. Индивидуальность - вот театр, даже театры. Бесконечная вереница уходящих вдаль сцен, партеров, билетных касс. Театр внутрь нас есть. И слава Богу! Это не врожденное, это рождается по мере жизни - или, к сожалению, не рождается. Не все же умеют говорить, причем немота психологическая куда прискорбнее физиологической.
Самоструктурирование есть одновременно и самопознание, и самовоспитание. Это абсолютно противоестественный процесс, не предусмотренный никаким геном, а кажется-то процесс естественным. Однако, стоит забыть, что это - искусственное, человеческое, и процесс может пойти вкривь и вкось. Он изначально идет именно вкривь и вкось, как говорит человек изначально неразборчиво, бульканьем и треньканьем, а потом еще и смешно коверкает язык.
Трагизм существования не в том, что оно ограничено смертью и ее отражениями в виде конфликтом с людьми, а в том, что оно испещерено границами внутри самого себя. Быть или не быть - не вопрос, не вопрос даже, как быть с другими людьми, вопрос - как быть с собою, с миллиардами "я", обитающих внутри меня. "Я мыслю" - что за издевательство? Мыслит какая-то часть меня, и эта часть первым делом мыслит о том, что она есть именно часть.
"Спасение", "церковь" есть заявка на единство. Считать, что они и есть обретенное единство - либо глупость, либо самообман. Вера окрыляет, но писать перьями из этих крыльев решительно невозможно. От крещения не исчезают бородавки, заикание, комплексы. Смываются грехи, а не синапсы. Лопается что-то в душе, а внутриклеточные мембраны, слава Богу, не лопаются.
Поэтому со стороны и смешно глядеть на верующего. Ничего себе заявочки - спасен! Ходит со всеми теми же пограничными столбами в мозгу, что у меня, а гонору-то, гонору... Единица, объедини себя сам!
Так ведь не выйдет! Вот о чем "церковь" - что единство, превращающее индивидуальность в личность, не достигается убеганием в пустыню или в горы, исихированием над своим пупком или своей Библией. Это как схоластический спор о том, что сперва - развитие капитализма до уровня, когда пролетарий созревает и готов строить социализм, или революция и принудительное пересаживание пролетарию семенников В.И.Ленина. Единство вообще не цель и не средство, единство - единение, это бесконечная жизнь, а не этап жизни.
Любопытно, что самому человеку вовсе не смешно быть раздробленным, противоречивым, разностильным, макароническим. Что это - спасительное нечувствие к неизживаемому недостатку? Или, напротив, залог творческих успехов?
Схоласты же спорили о том, можно ли сказать, что падающее дерево шумит, если рядом нет человека, который мог бы слышать звук от падения. На первый взгляд, ответ ясен - конечно, шумит! Мало ли, где нет человека - что ж теперь, на Альфе Центавре и пиво разумным жукам не попить! А будет ли солнечный зайчик, если человек не подставит зеркальце под солнце? Какие-то солнечные зайчики, конечно, и без человека скачут, но философия зайца (не путать с ее противоположностью - заячьей философией конформистов и лакеев) твердо говорит, что лишь человеческий солнечный зайчик есть настоящий солнечный зайчик, чье прыганье несет в себе смысл.
Что такое "настоящий" голос человека? Тот, который слышат окружающие или тот, который звучит в голове у самого говорящего? Внутренний слух всегда воспринимает свой голос иначе, так уж физиология устроена. Изобретение магнитофона поставило каждого перед драмой - свой голос, каков он извне, оказался изначально неприятным, противным. К нему нужно привыкать. Солнечный зайчик с точки зрения Солнца - заячье солнце, смешнее зайчатины из моркови.
Трагична ли невозможность ответа на самый простой вопрос о том, кто я такой, существую ли я и т.п.? Видимо, тут и граница между верой и неверием. Вера видит драму там, где неверие видит трагедию. Вера видит четко очерченную дыру там, где неверие видит либо стену (атеизм), либо свободное пространство (агностицизм). "Свободное" умозрительно - проверить, точно ли это пустое пространство, в котором нет ни стены, ни дыры, возможным не представляется.
Граница между верой и неверием, разумеется, наиболее капитальна внутри каждого человека. Если современник Христа просил его "Мало верую, Господи, помоги мне верить больше" (в синодальном переводе звучит иначе, так ведь "синодальный" - это не приговор, это диагноз), то современный человек скорее должен молиться "Мало сомневаюсь, Господи, помоги мне сомневаться!" Много границ, мало желающих преодолеть границы и почти нет тех, кто готов жить с границами, словно бы границ не было. А это и есть то, что коряво именуется "вечная жизнь", "спасение", "единство", что гарантирует, что в вечной жизни мы не рассоримся, не повесимся и не привыкнем к вечности.
*
Человек "образ и подобие Божие" - находится к Богу в таком же отношении, в каком живопись находится к скульптуре. Не к реальности, а именно к скульптуре - "реального Бога" никто никогда не видел и не увидит. Обидно? Истоки Нила увидели, наготы отцов насмотрелись, а Бога не видим? Но "не видеть" не означает "быть слепым". Кроме видения и невидения есть совершенно особый способ контакта - он и описывается словами "веровать", "созерцать", "пребывать в Боге", "ходить перед Богом", "переживать экстаз", "непрестанно молиться". Выражений много, а должно быть бесконечно много, чтобы ни одна словесная формулировка не превратилась из откровения о Боге в запирание Бога. Даже Иисус - да, как "посредник", "Сын Божий", "Спаситель", "Помазанник" Он - единственный, но при этом Он Сам говорит, что предстоит каждому в облике всякого нуждающего в помощи и любви, как реальность предстоит перед зрителем картины, не будучи картиной.
ЧЕЛОВЕК - ЭХО БОЖИЕ
Рассказ Луки о даме, которая надоела апостолам своими восторженными криками («Идя за Павлом и за нами, она кричала, говоря: сии человеки - рабы Бога Всевышнего, которые возвещают нам путь спасения», Деян. 16, 17) повторяет рассказ о легионе бесов, которые хором заявляли, что Иисус – Сын Бога Живого. Правда, дама не кричала апостолам «что вам до нас» - напротив, это они не выдержали и попросили отстать. Что плохого – сказать правду о величии апостолов? А это отлично видно из противоположного примера – эпизод заканчивается арестом Павла, землетрясением и тюремщиком, который не просто восклицает про величие, а говорит ключевую фразу: «Что мне делать, чтобы спастись?»
Мало поднять руки и сказать Богу, что Он – Бог. Бог это и без нас знает. Ещё меньше – поднять руки и попросить Бога благословить наши дела – дела-то, знаете ли, разные бывают. Руки опустить, на колени встать и сказать: «Что делать-то?! Ума не приложу!» Перейти от восклицания к вопросу – как от обезьяны к человеку.
Задолго до того, как эхолокацию изобрели учёные, её изобрёл Бог. Человек, который кричит «Ау!» подобен Богу, который создаёт человека и обращается к нему: «Адам!» Бог не просто хвалит Своё творение, Богу нужно заговорить с творением, услышать творение – и человек и есть слово, даже крик Бога творению, которое должно возвратиться к Богу. Возвратиться не тем, каким оно было сперва, иначе в эхе нет смысла. Когда мы кричим в колодец, звук возвращается иным. Вот это изменение звука и есть суть эхолокации. Так и человек – образ и подобие Божие, но не Бог, а чуть-чуть иной. И каждый человек – особое эхо, и людей будет бесконечно много, и жизнь каждого должна быть бесконечной, потому что бесконечен Бог, пославший людей.
Бог обращается и прямо к человеку – человек призван откликнуться на это обращение Духа Божия, призван любить Бога – причём каждый человек любит Бога по-своему, иначе это не любовь, а имитация.
Есть и противоположная эхолокация. Человек посылает слово Богу. Этому не мешает пропасть между творением и Творцом, пропасть это предусмаривает и вызывает. Мы не можем увидеть, но можем – как слепой – послать сигнал и услышать вернувшееся эхо, изменённое. Атеисты правы, когда говорят, что верующие выдумывают Бога по своему образу и подобию, а вот чего атеисты не знают – что вера начинается, когда мы замечаем, что Бог не вполне наш образ и подобие. Бог – в тончайшем зазоре между тем, каким бы хотели бы Его видеть и каков Он есть, каким Он предстаёт нам, когда мы молимся. Наши молитвы – всего лишь, действительно, продолжение нас, но эти молитвы не остаются без ответа, они возвращаются – и мы слышим, что сказали, что мы слышим, что сказанное изменилось. Ненамного – много мы бы не вынесли. Что отвечает Павел тюремщику? Евангелист реферирует это одним словом – «Веруй!» Таков ответ на вопрос «что делать». Вера – это дело, непрерывное дело, совершающееся в непрерывной молитве. Наши порывы к Богу, возвращаясь от Бога, орентируют нас в жизни, вдохновляют, утешают – потому что Бог есть, и в молитве это лишь и обнаруживается, как обнаруживаются невидимые частицы по следам, который они оставляют в видимых средах. И всякое богоявление есть начало молитвы в душе, и всякая молитва есть богоявление, даже если нам кажется, что Бог не отвечает. Как бы мы хотели, чтобы Он отвечал? Каким голосом, с какими интонациями? «Религия по телефону»? Вкрадчиво, соблазнительно… Это из преисподняй звонят, тоже на свой манер зондируют – нас, грешных… Бог ошеломителен в Своём явлении – как ошеломительно было бы оказаться лицом к лицу с собой, но… позвольте, всё-таки это не я! Не совсем я! Совсем даже не я, хотя сходство несомненно! Не мой это голос, не о том я просил – но ведь так же лучше! Я именно это и хотел сказать! Я именно Его и хотел увидеть! Я хотел, чтобы Бог был моим образом и подобием, но теперь я хочу быть Его образом и Его подобием!
«Кто есть человек, что Ты вспоминаешь его!» Человек есть образ Того, Кого вспоминает – Бога. Жизнь есть припоминание человеком, как сказал Платон, вечная жизнь есть воспоминание человека Богом. Помяни нас, Господи, во Царствии Своем, как мы поминаем смерть и воскресение Твоё, повторяя сказанное и заповеданное Тобой.
(По проповеди 17 мая 2015 г., №2215)
"НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ"...
99% того, что заполняет жизнь человека, есть соревнование с животными. Посмотрит человек на лилии полевые - и создаёт такую красоту в своей одежде или архитектуре, что цветы кажутся прорубями. Летает человек выше птиц, бегает быстрее животных, видит дальше орлов, с очками управляется лучше мартышек...
Человек соревнуется с животными, чтобы выиграть у Бога. Ему доказываем, что мы превосходим ограничения, наложенные Им. Поверхбарьерствуем. Трансцендируемся. Если не веруем в Бога - доказываем другим людям. Точнее, если не веруем, то именно перед людьми и выпендриваемся. Конечно, не все неверующие выпендриваются, именно потому, что, как заметил Иисус, не хлебом единым жив человек - жизнь человека в любви и творчестве, а творчество и любовь невозможны в соревновании, только в гармонии с другими. Об этом и говорит Слово Божие - не соревнуйся, дурашка, некради, нелги, неубивай, незавидуй, не твори кумира, а твори то, не знаю, что, только ты можешь сочинить... Кто так живёт, тот и живёт Словом Божиим, а кто Библией лупит по головам окружающих, тот всего лишь лупит Библией по головам окружающих.
Твори - и, натворившись, чти день субботний. Какое право имеет человек, в течение шести дней ничего не сотворивший, на субботний отдых? Да никакого! Бог ведь почил на седьмой день от трудов, а не от руководства, администрирования, чтения Библии и т.п. и т.д.
Нетрудно превзойти тигра по части клыков - уже и кремнёвые орудия превзошли. А вот как превзойти Бога по части любви, свободы, мудрости? Простите, а зачем - превосходить? Чтобы быть превосходительством с позолоченными пуговицами? Ну, тигра, положим, ты убьёшь, чтобы наесться тигрятины и обрести тигровую шкуру - ты что, Бога тоже убиваешь, чтобы наесться и обрести? И жену-мужа? Может, наоборот - дай Другому (и другим) себя покормить? Вон, "приимите, ядите, Сие есть Тело Мое". И сам покорми. Словом, делом или помышлением. Потому что есть - это нечеловеческое в человеке, а кормить - это Божье в человеке.
Кажется, по какой-то проповеди за конец мая 2015 года...
